30 ноября Эдуарду Артемьеву, замечательному композитору, лидеру русской электронной музыки, автору музыки ко многим фильмам, исполнилось 70 лет. Незадолго до юбилея композитор выпустил диск с записью своей единственной оперы “Преступление и наказание”. Об этой работе и о своем отношении к музыкальному компьютеру Эдуард Артемьев рассказал в интервью корреспонденту “Газеты” Ольге Романцовой.

- Эдуард Николаевич, почему Вы решили написать оперу “Преступление и наказание”?
- Это не совсем моя затея. Кончаловский предложил мне написать музыку к уже готовому либретто. Впервые он заговорил об этом примерно в 1987-1988 годах, почти 20 лет назад. Я много раз начинал эту работу, бросал, снова к ней возвращался. В конце концов Кончаловский меня добил. Он позвонил и сказал: “Если ты сейчас всё не бросишь и не напишешь эту оперу, ты её никогда не напишешь. И всю оставшуюся жизнь будешь об этом жалеть”. Мне стало так страшно, что я всё бросил и написал оперу.

- Её сюжет сильно отличается от романа Достоевского?
- Думаю, что нет. Первое действие - путь к преступлению и само преступление, хотя на сцене мы его не показываем. А второе - покаяние Раскольникова.

- Когда оперу собираются поставить?
- Сейчас идут переговоры о постановке. Я считаю, что поставить “Преступление и наказание” можно только в государственном театре. В опере задействован огромный симфонический оркестр, рок-группа, ансамбль народных инструментов, цыганский ансамбль. Мне хотелось создать огромный музыкальный конгломерат, отражающий звуковое пространство, которое нас окружает.

- Вы работали с разными кинорежиссерами: с Тарковским, Михалковым, Кончаловским. Какие задачи кинорежиссер обычно ставит композитору? Он говорит: мне нужна в этом эпизоде грустная музыка? Или он хочет, чтобы где-то звучал фагот или фортепиано?
- Это Кончаловский может такое сказать. Он окончил консерваторию и хорошо знает музыку. Обычно режиссер говорит: нужно, чтобы в этот момент звучала музыка как у Прокофьева или как у Вагнера. Но под этими словами каждый понимает что-то своё. Любая картина требует собственных музыкальных средств. Например, мы вместе с Тарковским выработали для его картин специальную технику. Надо было работать с кадром, драматургическая сторона кино была завязана с исследовательской областью электронной музыки.

- Как Вы с ним познакомились?
- На какой-то вечеринке. Там оказался один мой приятель, который был давно знаком с Тарковским, ещё по ВГИКу. Мы сидели, выпивали, шутили, и выяснилось: это Тарковский. Он знал, что я занимаюсь электронной музыкой, и предложил написать музыку для “Соляриса”. У нас были дружеские отношения, но близкими друзьями мы не стали.

- На что был похож первый электронный синтезатор АНС, на котором Вы тогда работали?
- Это был огромный ящик, сейчас он стоит в консерватории в акустической лаборатории. Мы сочиняли для него, рисуя звуки на стекле, покрытом непрозрачной не сохнущей краской, снимая резцами краску в определенных местах. Записанные на синтезаторе звуки можно было тут же исполнить, что-то подправить. Это был первый синтезатор. Человечество раньше не слышало ничего подобного. Я был потрясен. В то время электронная музыка была одним из ведущих направлений музыкального авангарда.

- Как относились к Вашим экспериментам власти?
- Официально наша работа считалась научным исследованием, поэтому запретить его не могли. Но особого хода не давали. А когда Мурзин, который создал студию, умер, её закрыли.

- Вы сочиняете музыку на компьютере?
- Да, а почему Вас это удивляет?

- Обычно люди Вашего поколения очень осторожно относятся к современной технике.
- Просто я начал работать на компьютерах тогда, когда они только появились. В 1982 году у нас появился первый музыкальный компьютер “Yamaha CX5”. Он мог рисовать ноты, печатать, хотя делал всё это довольно примитивно. А уехав в 1987 году в Америку, я стал работать с компьютером постоянно.
- Вы хотели остаться в Америке?
- Нет, просто там появилась работа. В мире вообще никто, кроме нас, не задумывается о том, остаться где-нибудь или не остаться. И вопросов таких не задают. Если есть работа, например, в Новой Зеландии, почему бы и не поехать туда? Сейчас есть работа в России: я делал для Кончаловского музыку к его новой картине, мюзиклу “Щелкунчик” на музыку Чайковского.

- Как это?
- Я не могу Вам точно сказать, надо смотреть фильм. Иногда в нём звучит музыка Чайковского, а иногда, если это нужно по сценарию, она изменена и переиначена.

- Новые компьютерные технологии помогают лучше писать музыку?
- Чтобы сочинять музыку, надо долго учиться. Ни один музыкальный компьютер не заменит композитора. Знаете, писать музыку на компьютере - это всё равно что сочинять на нём стихи. Компьютерная программа подбирает рифмы и расставляет слова в нужном порядке, люди пользуются этим, сочиняя стихи по разным поводам. Но стихоплетством занимаются многие, а настоящих поэтов в мире единицы. Точно так же и с музыкой. Теперь появилось очень много “домашней” музыки, её научились делать очень качественно. Но настоящих композиторов немного.

- Как Вы относитесь к российской поп-музыке?
- На мой взгляд, вся наша поп-музыка вторична. Всё зациклились на англо-саксонской музыке, но она никак не связана с нашей речью, поэтому у музыкантов мало что получается. В России нет ни одного певца с международной славой. Только группа “Парк Горького”, которая в своё время достигла успеха.

- Можно ли в наше время изобрести какую-нибудь новую музыкальную идею?
- Мне кажется, что сейчас композиторы не используют одну очень интересную идею. С помощью акустической аппаратуры можно создавать любое пространство: музыка в коридоре может звучать, как в огромном зале, и наоборот. Специальные приборы позволяют создавать пространство, менять его, бесконечно варьируя параметры. Музыка в таком пространстве живёт по своим законам.

                                                                                                                           Ольга Романцева           

(“Газета” 28.09.2007)