Эдуард Артемьев: Опера «Преступление и наказание»:  
Валерий Кичин: «Родион Раскольников — суперзвезда» (Эдуард Артемьев написал оперу по Достоевскому)
 

Эдуард Артемьев завершил работу над оперой «Преступление и наказание». В конце октября состоится презентация двойного CD, продюсер проекта Александр Вайнштейн. Новинкой уже заинтересовались за рубежом: послушать диск приедет Тим Райс, писавший тексты для Эндрю Ллойда Уэббера («Иисус Христос — суперзвезда», «Эвита») и Элтона Джона («Король Лев»).

Артемьев — один из лучших наших кинокомпозиторов: он автор музыки к фильмам Тарковского, Кончаловского, почти ко всем картинам Михалкова. Ученик Юрия Шапорина, он стал лидером нашей электронной музыки, и его имя связывают с авангардом. Но у всех на слуху и его проникновенные саундтреки к фильмам «Раба любви» и «Несколько дней из жизни И. И. Обломова», симфонические звучания «Сибириады» — его музыка во многом определяет художественную ауру этих картин. И вот — опера, работа над которой заняла почти тридцать лет.

— Как возникла сама эта идея оперы по Достоевскому?
— Её автор — Андрей Кончаловский. Ещё в 70-х, уезжая в Америку, он предложил либретто, которое написал вместе с Марком Розовским и Юрием Ряшенцевым. Мне самому такая мысль и в голову бы не пришла: перед Достоевским я себя чувствовал пигмеем.

— Вы и прежде работали с Кончаловским?
— Вместе учились в консерватории. Потом он позвал меня писать музыку к «Романсу о влюбленных», но я тогда не был готов к работе в кино, и музыку написал Александр Градский. А в работе мы с ним объединились на «Сибириаде».

— Но почему понадобилось почти тридцать лет? Давил Достоевский?
— И это тоже, конечно. Было написано множество эскизов, по объему материал для трёх-четырех опер. Но всё это меня не устраивало. Я бесконечно начинал всё с начала, и если бы не Кончаловский, наверное, тянул бы до конца жизни. Но осенью 1998 года он позвонил и жестко сказал: если ты не бросишь всё постороннее и не сосредоточишься на опере, ты никогда её не напишешь и потом себе этого не простишь. Эти слова на меня сильно подействовали: всю жизнь казниться! И я всё отбросил и за два года закончил. Это было самое счастливое время жизни: каждый день с утра до вечера никуда не спешил — сидел и работал. Все метания, все звонки — всё было отсечено.

— И что же получилось? Классическая опера, рок-опера, мюзикл?
— Как сейчас говорят, полистилистика. Раскольников — это как бы рок-музыкант с его энергетикой, мятущейся душой, резким характером. А вот Свидригайлов дан в эстрадной стилистике. Это для меня две стороны одного героя. И всё положено на большой состав симфонического оркестра. Есть элементы народной музыки: на Сенной площади гармошки играют.

— Рок-музыкант — согласно осовремененному сюжету или это у Вас такая фигура речи?
Нет-нет, сюжет прежний, но тип характера я представлял именно так.

— Вы пережили этап увлечения электронным авангардом. Потом выяснилось, что Вы мелодист, замечательный симфонист… К какому этапу ближе эта опера, которая писалась так долго?
— К классической оперной традиции: у каждого персонажа есть свои темы. Но стиль вырабатывался сложно. Всё начиналось как рок-опера — я был под впечатлением от «Иисуса Христа — суперзвезды». Потом наметился крен в авангардную академическую музыку — особенно в народных сценах. Но от этого предостерег Кончаловский: он требовал мелодий. Есть фрагмент, написанный в джазовых традициях. Электроника присутствует всё время. Плюс рок-группа, плюс народный оркестр. Большая фортепианная партия: стиль жесткой «роковой» игры, но гармонии — джазовые.

— Какой же театр потянет такую постановку?!
— На сцене это можно поставить только в записи. Впрочем, продюсер Александр Вайнштейн надеется, что первые спектакли можно будет дать и «вживую». Но потом — это просто разорение.

— Так и запись такую осуществить нелегко.
— Мы долго мучились, почти год всё сводили. Записывал на «Мосфильме» превосходный звукорежиссер Геннадий Папин.

— Почему на »Мосфильме»? Предполагаете делать фильм?
— Сначала надо, чтобы вышел CD, потом спектакль, а потом уже, возможно, и фильм. А на «Мосфильме» мы записывали потому, что это единственная в стране студия, где есть современные условия — и технические, и акустические. Она соответствует мировым стандартам. Всё остальное пришло в упадок: аппаратура не обновлялась чуть ли не с середины прошлого века.

 — Кто поёт?
— Ни одного классического оперного голоса нет. Только рок-певцы или с эстрады. Раскольникова поёт Владимир Ябчаник, Сонечку — Наталья Сидорцова, участвуют Юрий Мазихин и Пётр Мирков из «Норд-Оста», Александр Маракулин из спектакля «Нотр-Дам».

— Метражная вещь?
— Три с лишним часа. Но в таком объеме она, думаю, не пойдет никогда — есть пределы восприятия.

— Любое оперное либретто в сравнении с романом есть упрощение. Вас это не смутило?
— Каждый читает роман по-своему. Для нас история Раскольникова — это история несостоявшегося Наполеона. Он думал уже, что он царь и бог, а оказалось: ничтожество, червь. Ряшенцев написал, по-моему, потрясающие белые стихи. Он продемонстрировал виртуозное мастерство: почти не меняя текст Достоевского, сумел его ритмически организовать. Для речитативов я придумал специальную технику: певцы в заданных пределах могут импровизировать. Обычно жёсткий ритмический рисунок стиха сковывает, и белый стих мне ближе.

— Почему жизнь оперы решили начать с CD?
— Важно было предложить некий эталон её исполнения. И потом, я же понимал, что на сцене такой состав не соберу. В идеале спектакль должен быть мистерией. И для современных оперных действ нужно строить специальные залы. Техника позволяет абсолютно всё: голография может двинуть изображение со сцены в зал, можно использовать анимацию — всё что хочешь. Вообразите: Сонечка с Раскольниковым поют рядом с тобой и специально для тебя… Только так и можно растормошить публику — она уже любых зрелищ наелась до отвала. Помните, как этим летом поразили всех спектакли канадского режиссёра Робера Лепажа? Вот вам новые технологии в действии!

— Но, пока в России ничего такого не построили, где думаете сыграть спектакль?
— Наверное, у Кончаловского и Вайнштейна есть и на этот счет мысли — они ведь всё затеяли. Ставить будет Андрей Кончаловский. Вот закончит «Щелкунчика» — киномюзикл на музыку Чайковского, который он снимает в Америке, — и что-нибудь определится.

— Вы тоже имеете отношение к этому фильму?
— Работаю с музыкой — её надо перевести в другой жанр. Там используются темы не только из «Щелкунчика», но и из «Спящей красавицы», из Пятой и Шестой симфоний. Тексты написал Тим Райс. В декабре будущего года должна состояться премьера.

— Полагаю, у Вас тут не случайно стоит макет собора «Sagrada Familia» Гауди в Барселоне — я и раньше замечал, что у Вашей музыки особые отношения с идеей пространства.
— Да, это так. У нас пространство чаще всего выводят за скобки — музыка играется как бы в вакууме. А ведь тут для музыки огромные резервы, и многие композиторы отлично это используют. Например, Клаус Шульце в Германии — у него звучания словно живут, текут из канала в канал, зависают, обрастают всякими эхами — чудо какое-то! Для меня пространство — одно из главных выразительных средств.

— С приходом электронных инструментов возникла иллюзия легкости изготовления музыки. Профессиональные критерии размыты. А главное, утрачены нюансы — идёт мощный поток монотонного звука. Как Вы к этим процессам относитесь?
— У нас больше нет культурной политики. В Америке множество радиостанций, передающих только классику. В России тоже много станций, но кажется, что все они передают одну и ту же группу. Музыка была последним оплотом »элитарности» искусства. Стихи строгали все, кому не лень, рисованием баловались, а музыку писать — надо было учиться. Но электроника действительно распахнула ворота. И музыка рухнула — дилетанты всё заполонили. Над звуком они не работают — всё звучит плоско. Но, думаю, это временное состояние, переход к чему-то новому. Развитие техники всегда провоцирует рождение новых стилей и новых художников. Изобрели темперированный клавир — появился Бах. Возник симфонический оркестр — появился Бетховен. Сейчас пришла электроника — и это надо ещё переварить. Вот и в консерватории, слава Богу, начали это дело преподавать. И, возможно, опять появятся крупные индивидуальности. А в принципе синтезаторы дают колоссальные возможности, человек их ещё не освоил. Просто нажмешь кнопку — и впору уйти в нирвану!

Валерий Кичин
(«Российская газета» — № 4493 от 16.10.2007)

 

 
 
 
     
 
В случае использовния материалов, ссылка на сайт обязательна
© "Electroshock Records", 2004