Эдуард Артемьев: Опера «Преступление и наказание»:  
Евгений Белжеларский: «Площадь преступления»
 

Автор рок-оперы «Преступление и наказание» Эдуард Артемьев позволил себе невиданную по нынешним временам роскошь говорить с публикой серьёзно.

Эдуард Артемьев, основатель отечественной электронной музыки, написал рок-оперу. Да ещё на какой сюжет — «Преступление и наказание»! Были такие, кто просто боялся артемьевской премьеры. А ну как предложит народу что-нибудь эдакое, многозначительно-глумливое в стиле «Как пришить старушку». Этого не случилось. Не для того Артемьев лелеял и вынашивал свой замысел с 1977 года. Все, кому имя композитора о чём-то говорит (а их, увы, всё меньше), знали: дешевого «обыгрывания» классики в его исполнении быть не может. А сомнения остальных терпеливо развеивал будущий постановщик оперы Андрей Кончаловский: «Адаптации не будет. И пародии тоже. Разве я из тех, кто может делать что-то пародийное на таком материале? Вы меня с кем-то путаете. Всё в русле классического текста. Это просто перевод из одного жанра в другой. Существует же великая рок-опера о Христе». На вопрос «Итогов» о том, когда ждать постановки, он ответил: «Пока наметили срок через год. А там посмотрим».
После публичного прослушивания «Преступления» в Центральном доме литераторов стало ясно: теперь в активе у нас действительно имеется масштабная рок-опера с опорой на полистилистику. Написанная на один из главных сюжетов русской литературы. Но, судя по всему, замысел дался Артемьеву нелегко. Тридцать лет работы — срок долгий. «Вначале опера называлась „Раскольников“ и линия главного героя там преобладала, — говорит композитор. — Но затем я решил расширить замысел и двигаться в сторону мистерии. Зонг-опера мутировала в рок-оперу. Достоевский многослоен, одним стилем его замысел не передать. Требуется хоровое и в то же время полифоническое начало».
Артемьев, что называется, угадал с подходом. Ведь, по мнению литературоведа Бахтина, уникальность романов Достоевского как раз и состоит в этом самом полифонизме — многоголосии. Автор не присоединяется ни к одному голосу. Он тактично отходит в сторону, предоставляя персонажам право спорить, перекрикивать друг друга, утверждать свою «правду жизни». Жалуется ли Мармеладов на жизнь, стряпает ли Раскольников справедливую теорийку, воспевает ли Свидригайлов сад удовольствий, а Соня сладость покаяния — всяк в своём праве. А всё вместе сливается в единое скорбное целое. Это разбегание философских галактик — а каждый человек у Достоевского такая галактика — придает его романам особый размах.
Ровно тот же «фокус» ухитрился сотворить и Артемьев, на свой лад и своими средствами. С помощью Российского государственного симфонического оркестра кинематографии. Почти всё действие перенесено на Сенную площадь. На площади кипит жизнь дореволюционного Петербурга — истерическая и надломленная. Цыгане, студенты, шарманщики, пьяницы, проститутки… Вот выступает сумрачный Раскольников (Владимир Ябчаник) с голосом трубным и решительным. Начинаются раскатистые роковые риффы. »В ком совесть, тот и слаб…» Вот появляется слегка осипший Мармеладов (Пётр Маркин) с тяжелым штофом в руке — а на саундтреке громовой аккордеон с подчеркнутыми басами. »Супруга моя благородная дама, я зверь прирожденный, я просто свинья. Кто скажет мне, дерзкий, что я не свинья? Знамо, свинья!» Вслед вступает визгливая скрипочка — под неё липкий от грязи стол и глумливые хари ощущаешь физически… А вот томным тенором поёт романсы Господин, аналог Свидригайлова (Александр Маракулин): »Уж так замыслил нас Господь, что каждый день мы на охоте. Ничто не остановит плоть, хотящую отведать плоти». Итого: рок-н-ролл, романс, плясовая, частушка, рэп, эстрадная песня. Такая она, печальная и мучительная русская соборность. Сенная площадь — величиной в целую Россию.
Собственно говоря, Сенная у Артемьева служит антитезой (в том числе и музыкальной) лощёному Невскому проспекту — той парадности и праздной партикулярности, ради которой сей град и строился. Империя на болотах. Это страшный русский «мip». В нём царит раскол со времён Никона и его подлинного преемника Петра. Он разбит и выпотрошен: »…ни пропить, ни пропеть, ни слепить черепки». Здесь одинаково легко и штоф опрокинуть, и с ума спрыгнуть, и теорийку на манер Родиона Романыча соорудить. Всё — одно. Климат, так сказать, располагает…
Трудно равняться с Фёдором Михайловичем, проникшим от »физиологии» города к его метафизике, к корням. Однако Артемьев нащупал нужную нить и вскрыл тот же слой реальности. Разумеется, проще, доходчивее, грубее. Белые стихи Юрия Ряшенцева лишь приблизительно передают драматургию диалогов и монологов, которыми наполнил Достоевский свой роман. Но ракурс схвачен точно. В итоге это даже не рок-опера, а рок-мистерия. Не знаю, каким образом постановка будет решена на уровне сценографии. Пойдут ли в дело голографические «плавающие» экраны и прочий хай-тек. Возможно, нет. Ведь тогда заявленный бюджет в пять миллионов долларов вырастет до запредельных величин. Но это не важно, поскольку есть размах внутренний, подспудный.
Артемьев позволил себе невиданную по нынешним временам роскошь — говорить с публикой серьезно. То есть не превратил старушку-процентщицу в стареющую бизнес-леди, а Раскольникова — в террориста, не отправил Свидригайлова в Куршевель. Если надо, Артемьев отходит от сюжетной канвы — взять хоть финальный эпизод, в котором Петербург смывается наводнением. Есть и »интерпретация»: тот же Порфирий отягощен негативом куда сильнее Раскольникова. Социальность предельно усилена, и »пищи для ума» — ешь не хочу. Можно, например, погадать, отчего так получается в России, что Раскольниковы уплывают на »философских пароходах», а Свидригайловы и Порфирий Петровичи процветают абсолютно при любых режимах. Зато нет в опере пресловутой игривости, до которой так охочи модные беллетристы и »новейшая» режиссура. Умение быть современным без нарочитого актуальничанья сегодня дорогого стоит.
Какой театр возьмется за постановку оперы и где состоится премьера, пока неизвестно. Но уже понятно, что вряд ли её поставят в ГАБТе по причине преобладания рок-стилистики. А жаль. Ведь выведенная в «Детях Розенталя» эпоха красной профессуры, как из яйца, вылупилась из Достоевского Петербурга.

Евгений Белжеларский
(«Итоги» — 5 ноября, 2007)

 

 
 
 
     
 
В случае использовния материалов, ссылка на сайт обязательна
© "Electroshock Records", 2004